Предыдущая Следующая
— Конечно, —
сказали бы мы. — Это приводит к монотонности зрительного ряда. Кроме того,
одномасштабвдее кадры иногда очень плохо монтируются.
— A что бы вы сделали?
— Сначала мы
сняли бы общие планы широкоугольной оптикой, потом сняли бы средние планы, а
потом длиннофокусным объективом сняли бы крупные планы.
Бели бы наш косматый
предок увидел на киноэкране чей-нибудь крупный план, он пришел бы в полное
недоумение. «Зачем ему оторвали голову? — спросил бы пращур. — И почему она при
этом еще и разговаривает?»
Кстати, не только
художник палеолита мог задать этот вопрос. Зрители первых кинокартин, глядя
на портрет героя, возмущенно кричали киномеханику: «Покажите ноги! Куда же вы
девали туловище?» Сегодня таких реплик не услышишь, и одно это доказывает, что
по сравнению со зрителями люмьеровских сюжетов мы шагнули далеко вперед!
Ho все-таки «зачем оторвали голову
»?
Впервые это сделали
через восемь лет после изобретения кинематографа* B 1903 году американский режиссер Эдвин Портер начал
«рубить людей» и показал средние и крупные планы в своем нашумевшем фильме
«Большое ограбление поезда». Странно думать, что было время, когда деление
эпизода на планы различной крупности' было творческим открытием.
Крупный план героя —
это кадр, в котором лицо человека является основным и практически единственным
источником изобразительной информации. Без этого масштаба немыслимо
современное кинематографическое зрелище. Уловить мысли киногероя,
почувствовать его настроение возможно, только оказавшись рядом с ним, заглянув
ему в глаза.
Рис. 6
Театралы могут
возразить, напомнив, что театр не имеет возможности приблизить зрителя к
актеру и тем не менее контакт зала со сценой устанавливается. Зрители
переживают вместе с актером, хотя некоторые видят его с галерки. Все это так. Ho театр имеет принципиальное отличие
от кинематографа. Ha театральной сцене находится
живой человек и зритель слышит его голос, ощущает контакт с ним, а не с тенью,
действующей на плоском экране. Эффект подлинности у театрального зрелища
полный. Конечно, глядя из глубины зала, человек не видит слезинку на щеке
актера, но он чувствует чужое горе так же, как чувствовал бы его в обыденной
жизни.
Предыдущая Следующая