Все это в первую очередь давало Крючкову право представительствовать на экране от имени зрителя, сразу же узнавшего в герое самого себя, но – идеального, обретшего всю ту сумму умений, которая и давала право претендовать на роль героев согласно установкам времени, не ведавшего и не признававшего никаких душевных колебаний и сложностей. Однако эти же качества обращаются против Крючкова во второй половине 40-х гг.: он недостаточно монументален для героев Большого стиля.

После участия в годы войны в экранизациях канонических пьес Константина Симонова («Парень из нашего города», «Русские люди» – последний выпущен под названием «Во имя Родины»), Александра Корнейчука («Фронт»), а затем в очень популярной и жестко разруганной критиками комедии «Небесный тихоход» Крючков уходит в тень. Наиболее интересная его работа той поры в экранизации повести Э. Казакевича «Звезда» увидит свет лишь после смерти Сталина. Когда же в 50-е гг. он вновь возвращается на экран, интенсивно снимаясь, оказывается, что он стал неотъемлемой частью экранной реальности советского кино, но героем современности быть перестал.

Отныне – он герой прошлых эпох: исторического прошлого России («Максимка», «Море студеное»), Гражданской войны («Тревожная молодость», «Поэт», «Сорок первый») и Великой Отечественной («Бессмертный гарнизон», «Баллада о солдате», «Далеко на Западе», «Золото», «Особо важное задание»). И в фильмах о современности на протяжении 50–80-х гг. – он мудрый, заслуженный, всепонимающий ветеран («Адрес нашего дома», «Когда наступает сентябрь», «Телеграмма», «Мой друг дядя Ваня», «Горожане»). Во всех этих картинах Крючков соотносится со своим экранным прошлым, но никак не с судьбой реального прототипа зрителя.

Он существует свободно и разумно в условном идеальном киномире. Соотнесение же с реальностью для его героя катастрофично, что продемонстрировали лучшие его работы 30-летия – прежде всего в фильмах В. Скуйбина «Жестокость» и «Суд», в «Деле Румянцева» И. Хейфица, в телефильме С. Туманова «Гнезда» и, наконец, в «Осеннем марафоне» Г. Данелии. В них герой Крючкова – человек, растерявшийся перед проблемами живой реальности. Тут-то и обнаружилось, что Крючков был не столько героем, сколько символом времени, настаивавшего на своем героическом характере, так что у персонажа не оставалось никакого выбора. Поэтому героизм этого персонажа оказался откровенно условным.