Самолет снижался. Под крылом плыла земля. Полоски дорог, разноцветные квадратики полей, кучки домиков — все выглядело игрушечным. Припав к запотевшему стеклу, Андрей Ильич смотрел вниз. Под ним в голубоватой дымке лежал Париж. Таксист попался лихач и весельчак. По всему было видно, что ему нравилась скорость, нравился визг тормозов на поворотах, нрави­лось резко останавливаться и так же бешено срываться с места. Может быть, именно поэтому Париж обрушился на Андрея Ильича, словно лавина, всеми красками и звуками, мельканием витрин, реклам и лиц. Машина неслась по запруженным улицам, таксист то и дело высовывал голову из окна, чтобы обругать зазевавшегося прохо­жего или нерасторопного водителя. Вскоре поток вынес их на ши­рокий, залитый светом бульвар, и таксист сказал:

Сейчас будет поворот.

—         Да-да, узнаю, — произнес Андрей Ильич и добавил: — уз­наю. Второй поворот направо, затем вверх, до конца.

Машина скользнула в узкий переулок и, выехав на крошечную средневековую площадь, остановилась у огромного ветвистого де-

рева. Андрей Ильич выбрался из автомобиля и попросил водителя подождать. Затем внимательно оглядел площадь, как хозяин огля­дывает свою квартиру после долгой отсутствия. Прямо перед ним высилась громада собора, и позеленевшие от времени, покры­тые плесенью химеры смотрели на него своими каменными глаза­ми. Он осторожно шагнул по старым, потрескавшимся плитам, и из-под его ботинок, словно испуганные мыши, разлетелись в раз­ные стороны твердые плоды каштанов. Щелкнув ногтем по желтой облупившейся стене старого дома, он произнес:

—               Черт побери, все на месте!

Таксист, с любопытством наблюдавший за странным пассажи­ром, спросил:

—               Вы приезжий?