—         Он нанял меня, чтобы отвести воду. Он мне заплатил.

Увести, — приказал Андре.

А Макс тем временем полз на животе по тайному лазу, расши­ренному накануне ночью на случай провала. Очутившись наконец в узкой щели между забором и стеной мечети, он неслышно, слов­но летучая мышь, скользнул в темноту.

Гости покинули Английское посольство в два часа после полу­ночи, и только тогда Андре наконец ощутил усталость. Она нава­лилась на него непосильной тяжестью как-то сразу, вдруг. Ноги под­косились, он опустился на край тротуара и долго сидел, закрыв глаза, около деревянного перехода, соединявшего посольства. Он не слышал, как к нему кто-то подошел.

—          Я за тобой, — сказал Ермолин, тронув его за плечо.

Машина мчалась по спящему Тегерану. Визжали на поворотах тормоза. Людей кидало из стороны в сторону.

Бархай, 7 — это лавка ковров. Дверь оказалась не запертой, они вошли. Хозяин лавки был прикручен веревками к стулу, глаза выта­ращены, во рту кляп.

Ермолин вытащил кляп, спросил:

—          Где?

—          Там, — сказал хозяин, вздрагивая от слез.

Костю несли на носилках. Он был накрыт пестрым персидским одеялом. Андре и Ермолин молча вернулись к машине. Сели. За­курили.

—          Знаешь, что сказал Черчилль,' когда гости расходились? — спросил Ермолин и, не дожидаясь ответа, добавил: — Он сказал: «Этот день рождения был для меня действительно счастливым днем».

Той же ночью в городе, спустя сутки после своего исчезновения, всплыл на поверхность Макс. Из всех своих явок он выбрал старое мусульманское кладбище. Проникнув на кладбище, Макс долго не шевелясь лежал в бурьяне. Внезапно он увидел, как из хибары сторожа вышли Шернер и мулла. Шернер был в лохмотьях. Они шли между могилами, приближаясь к Максу. В нескольких шагах оста­новились.