Человек не сопротивлялся. Он только как-то неестественно напрягся, вытянулся, словно окаменел. Размытое потоками дождя лицо его белело над плечом мясника.

Андре показалось, что он уже где-то видел это лицо.

Мясник, кряхтя и отфыркиваясь, привалил человека к борту машины, и в следующее мгновение сквозь разодранную в другом месте материю показалась голая рука. Она была напряжена и вы­тянута вдоль доски, укрепленной за спиной человека. Ладонь была обращена к Андре. В центре ладони торчал гвоздь. Только теперь Андре вдруг осознал, что это был не живой человек, а деревян­ное распятие.

Женщина стояла рядом с фургоном. Дождь струился по ее вздрагивающей спине. В руках темнел завернутый в размокшую газету кусок мяса. Внезапно она повернулась, ее глаза встрети­лись с глазами Андре, но в то же мгновение последний тусклый отблеск света угас, и мгла поглотила маленькую средневековую площадь.

Андре даже не успел разглядеть женщину. Он стоял в темноте и ждал новой вспышки. Наконец где-то совсем рядом раздался грохот и яркий ровный свет залил площадь. Она была пуста. Не было ни женщины, ни мясника, ни машины, ни распятия. Только облезлый пес, повизгивая и приседая, семенил по мокрому булыж­нику.

Андре повернулся и быстрым шагом пошел в узкий темный проем, ведущий к старой дубовой двери.

—                    Ну?

—                    Повар президента Рузвельта, филиппинец по националь­ности, отложил свой отпуск во Флориде, запланированный на вто­рую половину ноября, и отказался от забронированных апартамен­тов.

—                   Так, — протянул Андре, — дальше.

—                    Вина хочешь? Ты мокрый как мышь, надень мой свитер.