Драться было бесполезно - противников было слишком много и они были гораздо сильнее. А вот завизжать: «Йо - хо!», закрутиться волчком, а потом, резко вскочив, укусить обидчика за нос, скорчив при этом дикую гримасу, - это дейс­твовало на мальчишек как-то отрезвляюще. Мол, слишком опасно связываться с этим парнем, у которого явно не все дома...

Однажды Джиму повезет: его «представление» заметит директор Комического клуба Торонто, проездом посетивший Ньюмаркет, и вдруг окажется, что ужимки, прыжки и гри­масы можно считать не только признаком сумасшествия, но и комическим даром, или даже талантом, как скажет впос­ледствии его благодетель... Попав на сцену, 15-летний Джим обретет уверенность в себе, успокоится и даже отважится ухаживать за девушками. Многие будут находить его краси­вым и достойным парнем, а пока...

Ненавистник Рождества

    Когда он был ребенком, то больше всего любил ле­жать поддеревом, уподобившись упавшему желудю и мечтать, а больше всего не любил Рождество.

-    Эй, Джим! Как прошло Рождество? - спрашивали его.

-     Санта Клаус не принес мне ничего кроме боли в сер­дце, - отвечал он.

Действительно, тяжесть жизни легла на его хрупкие плечи раньше, чем на многих его сверстников. Его отец Перси Кэрри в дневное время работал бухгалтером, а вече­ром играл в клубах на саксофоне и кларнете. Мать Кетлин была домохозяйкой и воспитывала четверых детей. Джим был младшим ребенком в семье. Его старших сестер звали Патрисия и Рита, а старшего брата - Джейк. Несмотря на то, что семейство было многочисленным и дружным, Джим всегда с самого раннего возраста чувствовал себя аутсай­дером и маргиналом. Каждый вечер он бродил по улицам и искал случайных встреч оттого, что душа его бурлила от одиночества. Почему-то тоска всегда ведет по улицам, а отчаяние пришпиливает к месту. Жили они всегда очень бедно и Джим частенько сжимал кулаки и клялся отречься от Бога, потому что был голоден и не способен заработать себе на пропитание. Чтобы не умереть от голода, он был вы­нужден устроиться мойщиком туалетов на один из заводов в своем родном городе с минимально возможной оплатой - 4 доллара в час. Но этот мизерный оклад ничуть его не смущал, частенько он говорил своим братьям и сестрам: