Граница извивалась вдоль русла высохшей реки. По одну сто­рону — Турция, по другую — Иран, а между ними — деревянный мост. Автобус с гробом остановился перед шлагбаумом.

Симон, Мари и Андре с паспортами в руках проследовали к глинобитной хибарке с вывеской «Таможня». Там пил молоко ту­рецкий офицер-таможен ни к. Рядом, почти у самых дверей, жа­лась к хибарке цепочка паломников в лохмотьях. Они уже при­близились к цели и потому крепко держались друг за друга. Было их тринадцать. Двенадцать взрослых и мальчишка-поводырь. Впе­реди возвышался глухонемой детина с сучковатым посохом в ру­ке, последним был слепец, связанный веревкой с поводырем. Шея его была вытянута, как у гусака, один глаз закрыт черной тряпи­цей, другой, широко распахнутый, смотрел на мир не мигая и

бессмысленно. Почувствовав на себе этот взгляд, Мари оберну­лась.

Так впервые увидела она человека, которому предназначено было перевернуть всю ее жизнь. Она еще не знала тогда, что зо вут его Шернер, а по кличке ом Палач. Но под взглядом его един­ственного глаза сразу ощутила холодок и безотчетный страх.

Андре внимательно посмотрел на нее и спросил:

—        Что с вами?

—        Не знаю, — сказала она.

Кладбищенский сторож грелся на солнышке, и только пальцы, перебиравшие четки, свидетельствовали о том, что он жив.

—        А где могильщик? — спросил мулла.

Горбун не ответил, лишь чуть-чуть скособочил голову.

Мулла долго шел между могилами на звук заступа, долбивше­го каменистую землю. Удары становились все ближе и ближе. На­конец он увидел человека. Тот рыл могилу.

—        Эй, могильщик!

Могильщик воткнул лопату в землю и уселся в яме. Присел на корточки и мулла.

—        Кому копаешь?

—        Везут кого-то из Европы. Не понимаю — какая разница, где лежать?..