А. АЛОВ В. НАУМОВ М. ШАТРОВ

ТЕГЕРАН-43

КАК ЗАДУМЫВАЛСЯ «ТЕГЕРАН-43»

Идея снять фильм о современном политическом терроризме давно посещала нас. Но решение пришло внезапно. Однажды мы с Аловым сидели в гостях у одного нашего знакомого художника. Был вечер, у всех было прекрасное настроение. Хозяин дома по­казывал нам замечательные альбомы Веласкеса, Брейгеля, Джотто, которые он только что приобрел. Работал телевизор, однако звук мы приглушили, чтобы он не мешал нашей беседе. Алов сидел лицом к телевизору, я — спиной. Внезапно он схватил меня за руку и сказал: «Смотри». Я обернулся и увидел на экране смертельно раненного человека. Его несли на носилках вдоль какой-то стены. Голова его была запрокинута, взгляд скользнул в объектив, и наши глаза встретились. Это длилось всего лишь секунду. И в то же мгновение я услышал голос Алова: «Мне кажется, он смотрит на нас!»

Я протянул руку, чтобы включить звук, но было уже поздно, кадр сменился, и мы так никогда и не узнали, где, кем и за что был убит этот человек...

Когда возникло предложение снять фильм о покушении на Ста­лина, Черчилля и Рузвельта в Тегеране в 1943 году, мы сразу решили, что этот фильм не должен быть чисто документальным. Для нас главным была та связь, которая существовала между этим давно ушедшим в прошлое покушением и сегодняшней практикой поли­тических убийств. Ведь именно идеология фашизма с ее фанатиз­мом, презрением к человеческой личности, с ее изначальной без­нравственностью и цинизмом является самой благодатной средой для вызревания современного политического терроризма.

Для многих было неожиданностью наше решение поставить фильм «Тегеран-43», по жанру политический детектив. Мы пони­мали, в чем причина такого восприятия нашего замысла. Заявку на сценарий «Тегеран-43» мы подали, когда на экранах страны широко демонстрировалась картина «Легенда о Тиле», которую критика характеризовала как «поэтическую», «философскую», «притчеобраз­ную». Вообще со времен дебюта в 1954 году фильмом «Тревожная молодость» мы постоянно слышали вокруг своих работ слова «свет лый романтизм», «поэтическое кино», «традиции Савченко». Затем, после фильма «Павел Корчагин», — «экспрессивное кино», «мрач­ный реализм», а кое-кто упрекал нас и в натурализме. После «Мира входящему» добавились новые определения: «метафоричность», «символика». Когда же мы снимали «Скверный анекдот» по Достоев­скому и «Бег» по Булгакову, то слышали в свой адрес такие эпитеты, как «гротесковый фильм», «эпическая экспрессия» и даже «мифо­логическое творчество».

Главная Следующая