Тем временем похоронный агент и его спутники отошли к ков­ровой лавке и растворились в толпе.

Мари между тем вдруг прервала рассказ о своих снах и снова покосилась на окошко под потолком. Она заговорила торопливо, словно боялась, что не успеет сказать:

—             Это началось давно, с того самого дня, когда я приняла предложение мсье Симона. Каждый час, каждый день, каждую минуту я жду чего-то ужасного. Ни на мгновение меня не остав­ляет чувство, что вокруг меня, где-то рядом происходит нечто чудовищное. И теперь я не сомневаюсь: тучи сгущаются надо мной.

И Андре вновь ощутил ее дрожь.

—             Вы должны уехать отсюда, и немедленно. Что вас держит? Господина Симона нет. Ваш контракт потерял силу. Я постараюсь помочь с билетом на самолет. Если повезет с погодой, уже завтра вы будете в Женеве, а еще через день — Париж.

—         Да, да, да, — твердила она.

В проходе между языческими идолами вдруг появился хозяин. Шаги его были неслышны.

—         Очень жаль, — сказал он. — Но я закрываюсь.

Мари и Андре встали. Она сказала:

—         Простите. Мы так ничего и не выбрали.

—         Это ничего. Может быть, зайдете еще.

—         Конечно. Здесь у вас хорошо.

—         Я дам вам на память этот сувенир.

Дешевая ладанка на тесемке. Божья матерь с младенцем.

—         Спасибо вам. Спасибо.

Отворилась дверь, и сквозь белый проем на них обрушились рассерженные голоса торжища.

Когда Костя вошел в хранилище археологического музея, Ермо­лин встал ему навстречу.

— Ну?

—         Записной книжки в номере нет.